Ирка опять долго не брала трубку.
– Где же ее черти носят? – выругалась Дарья и посмотрела на часы. Уже половина одиннадцатого. На улице темно, хоть глаз выколи. Интересно, как она будет карабкаться по камням в темноте?
Дарья купила квартиру совсем недавно, в начале августа. Дом был совсем новым, его только заселили. А вот асфальтированные дорожки от трамвайной остановки к дому еще не проложили. Возле дома асфальтом все закатали, даже парковки платные удобные сделали, а ровную дорогу к цивилизации сделать забыли. Фонарные столбы тоже стояли, но «чудесатые» электрики что-то сделали не так, и свет вокруг дома горел только днем, а когда наступали сумерки, отключались, и новый микрорайон плавно погружался в ночь.
За всего лишь месяц проживания по новому адресу Дарья первый раз была недовольна электриками, и то лишь потому, что переживала за подругу, которая порядком опаздывала. Сама же Дарья приходила с работы еще засветло, по пути заходила в магазины, а вечером, сидя на балконе седьмого этажа, наслаждалась красотой звездных узоров, с седьмого этажа ей был виден достаточно большой кусок неба. Сегодня со звездами был полный пролет. Второй день шел противный мелкий дождь, и то не дождь, а так… дрисня какая-то. И было холодно. Такая непогода раздражала еще больше и заставляла чаще поглядывать на часы в ожидании подруги.
Новый сектор из четырех недлинных девятиэтажных домов и пятнадцатиэтажной свечки в середине между ними вырос на краю города как-то необыкновенно быстро, рядом с точно такими же двумя, сданными в эксплуатацию в прошлом году. В следующем году ожидалось заселение еще двух таких же секторов дальше по улице, а потом еще двух. Все эти семь секторов должны составить собою один микрорайон с веселым названием «Радуга». Секторы эти были до жути походи друг на друга и отличались только цветом. Дома Дашиного сектора были желтыми, как и полагается третьему цвету радуги. И, глядя на чудеса, которые творились в этом секторе, хотя бы с уличным освещением, Дарья уверенно сообщала всем, что переехала жить в дурдом.
Дарья снова выглянула в ночную темноту сквозь чистое оконное стекло. Ирину, конечно же, не увидела. Вообще ничего не увидела, кроме своего отражения. О! Боже! Какая жуть. Вся такая краля в тапках-собаках, в махровом фиолетовом халате, с какой-то тоже махровой хренью на голове вместо прически и с желатиново-яичной маской на лице. Красавица! Ладно, хоть до Ирки в душ успела сходить. Хотя, судя по ее торопливости можно было смело устроить в ванной пару марафонских заплывов. Где же она шляется?
Ирина должна была прийти еще в девять часов. Ее любимая сельдь под шубой давно уже пропиталась в холодильнике, пирог уже был готов и ждал в духовом шкафу, а Дарья, чтоб не терять время, уже намыла корзину помидор и утрамбовала их в полуторалитровые банки для засолки на зиму. Как хорошо, когда у мамы есть сад. Плохо, что мама вместе со своим садом далеко. Рассол в кастрюле уже закипал, когда затрещал звонок домофона.
– Наконец-то! Не прошло и полгода! – Дарья быстро пошлепала в коридор. Сняла трубку домофона и спросила, кто. И зачем спросила? Кто это еще может быть, как не Ирка?
– Дорогая, открывай! – прозвучал мужской голос.
Дарья обалдела. Она уже давно ни с кем не встречалась, и мужчин не ждала, тем более по новому адресу. Своего Максика она поймала с какой-то плоской блондинкой еще год назад, тогда же и скрылась от него с минимальным пакетом самого необходимого на Иркиной квартире. Максик погоревал пару месяцев и прекратил попытки восстановления отношений. Дарья же с головой ушла в работу и через время оформила ипотеку на квартиру, куда на новоселье в этот вечер и ждала единственную подругу.
– Ээ-э-эй! Открывай уже! – напомнил о себе мужской голос.
Дарья очнулась и робко выдавила в трубку.
– Я никого не жду.
– Ну, Даш, ну, открывай уже, что ломаешься-то?
Упс! Он еще и имя знает! Кто это? Стало интересно и страшно одновременно.
Дарья нажала кнопочку и услышала в трубку, что дверь внизу открылась, этот некто вошел в подъезд. Ну и пусть бандиты! У меня воровать нечего! Зачем ему две мои раскладушки и коробки для белья, установленные в углу друг на друга вместо шкафа. Да и пусть только попробует напасть на меня! Сам напал, сам пусть и защищается! Я просто так не сдамся! Хотя, может не сопротивляться? Шокировать его тем самым? Или…
Ой! Надо же меры защиты принять!
Когда на этаже открылись двери лифта, Дарья уже стояла в коридоре вооруженная и в позе «Ша». Одна нога выставлена вперед, вторая чуть позади, корпус полубоком, голова вжата в плечи, а руки согнуты в локтях и держат предметы самозащиты.
Дверь открылась, и в коридор из подъезда ввалился огромный букет цветов. Ого! Такого Дарья возле себя никогда не видела. Даже чужой. Но это ее не расслабило, она все так же стояла в позе «Ша». Вслед за букетом вошел мужчина лет сорока. Высокий, широкоплечий, симпатичный, в классическом недешевом костюме, в галстуке и с небольшой бородой.
Здрасьте, я Ваша тётя… Кто ты, северный олень?
Вошел и обалдел сам. В пустом коридоре его встречало махровое желтолицее чудо с ключом для закрутки банок в одной руке и длинной скалкой в другой. Придя в себя, гость произнес:
– Даш, ты что это? Не, я понимаю, ты меня не ждала, вся такая при параде, а что драться-то сразу? Стоп! А где прихожая, что я тебе осенью купил?
Его наезд про прихожую показался Дарье таким дерзким, что она моментально наполнилась смелостью и пошла в атаку.
– Какую прихожую? Ты кто такой? А ну иди отсюда! И веник свой уноси! Мне еще аллергии твоей не хватало. – Почему она вдруг вспомнила про аллергию, она и сама не понимала, потому что никогда ею не страдала и не собиралась даже имитировать. Дарья пошла в наступление, бросила ключ в ноги незнакомцу ниже колен, знала, что больное место, обычно не защищенное слоем жира. Гость наклонился, защищая свободной рукой ноги, а Дарья, замахнувшись скалкой, отобрала букет, забросила его куда-то назад и стала выталкивать мужчину из квартиры.
– Тихо-тихо, Даш, ну ты что? Обиделась что ли? Ну, прости, прости! Я же приехал. Я же соскучился. Я и сам себя ругаю. Да, согласен, я – козел! Только не бей. Только не бей!
Тут Дарья поняла, что произошла какая-то ошибка, ослабила пыл. Мужчина моментально воспользовался ее временной слабостью. Он снова втерся в квартиру, буквально втолкнув Дарью домой, и захлопнул за собою дверь. Как только дверь захлопнулась, в нее сразу же начал кто-то долбить со стороны подъезда. Это была Ирка. Поняв, что просто долбиться бесполезно, что в квартире происходит что-то необычное и надо срочно помогать подруге, молодая женщина силой надавила на дверь и открыла ее. Вдвоем женщины запихали гостя в угол коридора. Он уже и сопротивляться боялся. Он, уже сидя, сжался в комок, закрыл голову руками и кричал в свои колени:
– Даша, милая, девочки, не бейте, я же не знал, что так получится, я раньше хотел приехать, у меня с командировкой не получалось, я виноват, простите, не бейте, я все отдам, только не бейте.
Загнав гостя в угол, женщины успокоились. Теперь они уже обе стояли с позе «Ша». Теперь Ирка могла хоть как-то оценить ситуацию. В углу сидел незнакомый мужчина при полном параде, в кухне на полу валялся огромный букет цветов, пахло пирогом и помидорным рассолом, а хозяйка в агрессивной позе походила на звезду.
– Гы… Гы… Гы-гы-гы-ы-ыыы! – в голос заржала Ирка, – Дашка, что с тобой?
– А? – включилась в реальность Даша.
– Кто это? Чем он провинился?
– Не знаю! Я тебя ждала, а тут он. Еще и по имени меня называет.
– Да-а-а! – удивилась Ирка, – ну, подожди, сейчас разберемся, я сейчас.
Ирина выскочила в подъезд и через несколько секунд вернулась уже с пакетом продуктов.
– Я тут, понимаете ли, бухло чуть соседям не подарила, пока тебя спасала.
– Нет никаких соседей, я одна на этаже, они не въехали еще.
– Ну, тем лучше для нас. Петь можно громче! – заключила Ирка и кивнула на гостя, – Ну так кто это?
Гость уже понял, что бить его больше не будут, и осмелился вынуть лицо из колен. Огромные ладони он уже держал впереди себя, все еще допуская, что, может, еще придется защищаться. Он уже сам понимал, что попал не по адресу и перед ним не та Даша, к которой он ехал долгие полтысячи километров.
Дарья опустила скалку, и сама спросила гостя.
– Кто ты?
– Я Андрей. А где Даша?
– Я Даша, да не ваша, зло ответила хозяйка квартиры. – Что за Андрей? Что ты здесь забыл?
– Я к Даше своей приехал. Она живет здесь. Хотя я уже не очень в этом уверен. Она живет в этом доме, на Радужной, в этом подъезде, в этой квартире. Я точно помню. А в октябре я ей сюда прихожую из орехового дерева купил. Я точно помню, я сам его собирал, устанавливал.
– А какого цвета ее дом? – начала понимать происходящее Ирина.
– Оранжевого!
– Ну, я же говорю, это просто дурдом какой-то! – вспыхнула Дарья и пошла в кухню со скалкой и продолжила уже оттуда, откуда-то от плиты. – У нас-то дом желтый. Сектор соседний. Рядом! Все одинаковое, да еще и без освещения. А этот фраер так часто свою даму сердца посещает, что забыл, что надо сворачивать во второй съезд от светофора, а не в третий.
– Блин! Как я мог так облажаться? – мужчина хлопнул широкой ладонью по своему лбу и как будто вытер от нахлынувшего разом пота все лицо. – Как? Как? Как? Ведь точно помню, что за ее новым домом новостройки. Ну да! Здесь тоже новостройки, там краны стоят, все освещается и люди работают. Почему они ночью работают?
– Потому что у них план горит, и они строят точно такой же сектор, как и мой, как и твоей Даши, только зеленый. – Дарья вернулась из кухни уже без скалки. Она подняла с пола цветы. – Блин! Сломались. Как жаль. Я такую прелесть никогда не видела.
Было так жалко, что она чуть не заплакала.
– Можно мне встать? Вы меня больше бить не будете?
Ирка стояла возле входной двери и тихо давилась от хохота.
– Нет, не будем. Вставай. Как же ты теперь к даме-то своей пойдешь? Без цветов-то? Да и примет ли она тебя теперь? Такого красивого. Когда ты, говоришь, у нее был последний раз? Судя по всему, не вчера, если так отлично дорогу помнишь и в моей Дашке свою увидел.
– А что она намазалась, как булка яичная?
– Кто это булка яичная? – замахнулась остатками букета Дарья.
– Тихо! – командирским голосом остановила подругу Ира. – не добивай, сам умрет. От стыда. Ну! Что делать-то будешь?
Последнее было адресовано уже Андрею.
– Не знаю теперь. Я даже позвонить не могу. Зарядка села на телефоне, а номер не помню.
– Герой, блин! – выругалась Даша, – какой у тебя телефон, может, моя зарядка подойдет.
Подошла. Гостю было предложено пройти на кухню и присесть на табурет у стола. Вскоре телефон включился, и Андрей нажал несколько кнопок. Гудок. Второй. Третий.
– Ало!
Из трубки был слышен женский голос, Андрей начал говорить, но его, похоже, узнали и бросили трубку. Второй звонок был менее успешным. Трубку никто не взял. Третья попытка была награждена механическим женским голосом «Абонент недоступен или вне зоны действия сети».
– Прекрасно!
Это «Прекрасно» Андрей выдавил с каким-то особенным растянутым С. Он гневно бросил трубку на стол и склонил вдруг ставшую очень тяжелой голову:
– Она не хочет со мною даже разговаривать.
– Ну, будь на ее месте, я бы тоже подумала, – съязвила Даша. Но жалость к мужчине взяла верх, – голодный небось?
– Да как бы… Перебьюсь. Спасибо.
– Сам-то откуда? За рулем?
– С Оренбурга. Да.
– Ну, не ближний свет. Ладно. Подожди, сейчас умоюсь, кормить буду. Ир, мечи тут на стол. Все в холодильнике.
Приказ дан, приказ выполнен. Ирина моментально наметала на стол и пару салатиков, и колбасную нарезку, и нужную посуду. Даже достала из шкафа гостевые полотенца и заботливо протянула одно гостю. Тот сидел с круглыми глазами и не верил своему счастью. Неужели его покормят?
Андрей был, действительно, голоден. Долгая дорога заставила неслабо проголодаться. Да еще эта поломка. Еще никогда ему так не «везло» с дорогой. Умотанный в хлам участок дороги возле этого долбаного Мухосранска, куда пришлось заезжать по долгу службы, подарил водителю сначала долгое ожидание помощи на дороге (свою запаску несколькими километрами ранее он пожертвовал такому же везучему водителю – беременной женщине), затем тоже небыстрый ремонт колеса в какой-то местной шиномонтажке, после которой пришлось заезжать в другую, более цивилизованную, уже здесь, недалеко от микрорайона «Радуга». Мало того, Андрей не только проголодался, но еще и изрядно замерз. Дернул его черт купить этот букет на самом въезде в город. Розы, вынутые из холодильника, хотелось довести до Даши в отличном виде, поэтому печку в салоне пришлось выключить. Морозы в сентябре в Магнитогорске – не редкость, а вот дорогущий фирменный костюмчик тепло хранить не соглашался.
Андрей, конечно, вспотел, когда его от всей души поколотила хозяйка дома, но продрогнуть он успел изрядно, и по всей видимости, даже простудиться, за столом он уже ощущал озноб. Когда он увидел сельдь под шубой и чистую тарелку перед собой, все стало каким-то резким, все вокруг, кроме салата и этой тарелки с васильками потемнело, стало каким-то второстепенным. Все стало каким-то глухим и шумным одновременно, Андрей ничего, кроме звона посуды, не слышал, даже щебет девичьих голосов терялся где-то под потолком. Голова как-то странно закружилась. Вместе с нею закружилась и сельдь под шубой, и васильки, взлетевшие вдруг с тарелки. Андрей в растерянности посмотрел на стену справа, потом на пол, заметил, что он очень чистый и почему-то тоже с васильками, а потом ощутил, как эти васильки прилетели ему в правый висок, и чистый пол настолько мощно припечатал ему пощечину, что все вокруг потемнело и выключилось.
– Вот те здрасьте! Ирк, ты что с ним сделала?
– Ничего я с ним не делала! – Ирина стояла у стола с ножом в руке и хлопала глазами. – Вот нифига себе! Сидел-сидел себе, и вдруг упал. Я шубу твою достала, поставила, он посмотрел на нее и упал. У тебя нашатырь есть?
Нашатырный спирт нашелся сразу. Андрей открыл глаза.
– Э-э-э! Ты что? Больной что ли? – девчонки сливались в его глазах в одно целое. Их общий голос был необыкновенно теплым и ледяным одновременно, – ты не диабетик случайно?
– Нет, – начал соображать Андрей.
– Уже хорошо. Давай, поднимаем на раз-два.
Откуда в этих хрупких барышнях столько силы? Через минуту гость вновь сидел на табуретке, но уже прислоненный спиной к стене, и наслаждался «ароматным» запахом нашатыря. Видно было, он уже пришел в себя, и даже какой-то интеллект вернулся в его ясны очи.
– Слушай, Андрюша! А что это ты такой горячий? – поинтересовалась хозяйка. Андрей только пожал плечами.
– Да он так рад знакомству с тобой, что накалился, как утюг. Кто же так гостей встречает? Надо хлебом, солью, в кокошнике, а ты… Хорошо, что из пулемета сразу не расстреляла.
– Да я злая была! Где ты шлялась так долго? Я на нем и отыгралась. Пирог уж давно стынет, а тебя нет и нет.
Произнесенное «пирог» включило гостя окончательно. Его глаза заблестели.
– Ба! Да он, и правда, голодный.
– Ага! И больной. У него температура дикая. Весь мокрый от этого дождя. Видно, простыл. А ты его еще и скалкой отоварила. Мозги, наверное, стрясла. Давай уж лечить будем. Доставай, там в пакете, там полный набор. Начнем с вина, подогрей стаканчик в микроволновке немного.
Через минуту Андрей держал в руках горячее вино, через три его отправили в душ, а через четверть часа он, уже в широком, но женском тоже васильковом халате сидел на кухне и уминал первый кусок пирога, часто закидывая его салатом.
– Даш, а мы не зря его кормим? Какую пользу он нам может принести? – улыбаясь, издевалась Ирина.
– Не зря. Наливай. Он, прежде всего, человек. А потом он, наверное, банки закатывать умеет и ремонт делать. А еще прихожие из орехового дерева собирать, об этом он сам сказал.
Андрей кивал да ел, кивал да ел. Девочки только подливали ему горячего вина.
– На ночь надо ему жаропонижающее, наверное, дать.
– Ты что? Собираешься его тут с нами ночевать оставить?
– А куда его девать-то? Его краля с ним даже говорить не захотела, а он не местный. Есть у меня запасный матрасик, уж разместим. Ширмочку поставим, да пусть хоть поспит с дороги.
– Добрая ты, Дашка. – Ирина отправила в рот очередной кусочек сыра, разлила по рюмкам. – Ну, Андрюша! Рассказывай, что ты за птица такая.
Горячее вино и вкусный пирог после душа сильно прибавили гостю сил. Васильки уже так не издевались над ним, и чувствовалось, что температура стала немного ближе к норме, черные круги уже не донимали так сильно, а уши воспринимали уже много больше, чем просто смесь шума и звона.
– А что рассказывать? Вот. Приехал к своей девушке, а она…
– А ты давно у нее не был-то?
– Давно. – Понимал свою ошибку Андрей. – В декабре как.
– Ого! Так уж скоро снова декабрь. Женат что ли?
– Ну да. Есть такая буква. Не совсем женат. Просто не один. – И расслабленный горячим вином Андрей начал рассказывать, что и как вышло, как сильно ругает себя, что пообещал приехать на новый год и не приехал.
***
Андрей оплатил тогда столик в ресторане, чтоб встретить новый год с любимой женщиной, как полагается преуспевающему мужчине, в достойном обществе, с интересной культурной программой. Позвонил утром, сказал, что собирается. Но не приехал. Услышав разговор, супруга построила свои планы, согласно которым пришлось ехать на новый год с детьми и ее родителями в какую-то Тьмутаракань. Телефон? Да никакой черт не знает, почему он тогда даже не попытался позвонить Дарье и хоть что-то наврать для спасения отношений. Объяснений не было. Было понимание, что сильно обидел девушку. Стыд не позволил горе-любовнику приехать и даже позвонить и на восьмое марта, и на ее день рождения и еще на многие их общие праздники. Он лишь в надежде на непонятно что строчил ей письма в Интернете и отравлял на ее электронный адрес в сопровождении глупых открыток.
Знал бы он, что после того нового года она не пожелала получать эти письма, все его электронные попытки объясниться, помириться и просто пожелания спокойной ночи улетали в мусорку без прочтения. Знал бы он, что тот новый год мог перевернуть его жизнь с ног на голову, в корне поменяв и его образ жизни, и его карьеру, и душевное состояние. Знал бы он, как сильно и долго она плакала и болела потом, убиваясь в депрессии и уговаривая себя, что он – всего лишь урок в ее жизни, опыт и несостоявшийся папочка ее новорожденного сына. Знал бы он, как сложно ей было принять его вдруг выявившийся семейный статус, как сложно сохранить беременность, таким чудом пришедшую в ее жизнь после затяжных болезней, как тяжело не смотреть в глаза родителям, согнувшимся от тяжести семейного позора.
Обо всем этом он узнал уже много позже, так же, как и о рождении сына. Узнал уже потом, когда коллега привез ему фотографии молодой мамочки, сделанные украдкой во дворе все той же оранжевой секции микрорайона. Тогда он еще очень много открылось о ее жизни без него. Он каялся, бился об стены от боли понимания собственного греха и сознания своего предательства.
Он кусал локти, нет, он не кусал, он грыз свои лапы, до мозга костей пилил себя вдоль и поперек и не понимал теперь, как он посмел так безропотно поддаться воле супруги. Да и не супруги даже, а просто сожительнице. Как? Ведь их ничто, кроме общего и привычного быта, не связывало. Даже дети были чужими. Даже печати о браке у них не было. Так, сошлись когда-то ради удобства, дешевизны совместного проживания и сексуального обслуживания без обязательств. Сошлись, наладили быт, привыкли. А потом появилась ОНА. Как он мог прошляпить эту возможность быть счастливым с любимой женщиной, поддаться привычке жить с женщиной, которой никогда ничего даже не обещал.
Сейчас же он терзал себя и за то, что позволил сегодня так низко разговаривать с нею, пусть даже не с той Дашей наяву, но с нею, любимой, в понимании. Как мог он даже произнести эти низкие «открывай уже», «что ломаешься-то?», «Я же приехал. Я же соскучился». Вот это «ЖЕ» сжигало его изнутри подобно вулкану. А это упоминание об ореховой прихожей, словно гигантский дятел, долбило его по деревянным вискам.
В тот день коллега привез ему кипу фотографий. На них она, такая хрупкая, склонялась над синей детской коляской, несла в тонких руках большой голубой конверт с самой большой ценностью на земле, она поправляла ему пеленочки, вытирала носик, одевала носочки, кормила из бутылочки, сидя на скамейке на детской площадке. И всегда одна. Без родителей. Без подруг. Без мужчин. И БЕЗ НЕГО!
Как эти фотографии жгли его руки, его глаза, его сердце. Весь день они жгли его карман, а теперь стол и руки гостеприимных подруг.
В тот день, всего лишь позавчера, получив такую весть из параллельной жизни БЕЗ НЕГО, он сходил с ума от горя и радости одновременно. Боль от глупо прожитых дней БЕЗ НЕЕ и ЕГО ребенка томила всю его душу, а радость от того, что она не отказалась от ЕГО ребенка, заставляла жить и требовала действий, действий и только действий. Эта ненужная никому и так необходимая только ему как будто командировка не наступала целый день – такую вечность! Эта недлинная дорога стала такой долгой и даже бесконечной. Еще эти ямы и пробитое колесо. Беременная женщина на дороге тоже с пробитым колесом. Хорошо, хоть чужому ребенку помог. Эта неосвещенная жилая секция-дубликат и чужая квартира. Почему он так глупо ошибся и пришел не в тот дом, не в ту дверь, не в ту жизнь? Постучись он сразу в ее квартиру, быть может, можно было бы хоть что-то исправить, а так она даже говорить с ним не стала. Как теперь быть? Как выйти на контакт с нею? Как просить прощения? Как посвятить себя ей и ребенку? Как? Как? Как?
Андрей в васильковом женском халате сидел на чужой кухне такой жалкий и беспомощный, что его самого хотелось запеленать и с соской во рту сунуть в ту самую детскую коляску. Или даже прижать к груди и качать-качать, и кормить-кормить. Но хозяйки кухни лишь вздыхали и хлопали ресницами.
– А может водочки и в люлю? – вдруг предложила Даша. Ирка как-то чмокнула и поддержала.
– Да уж! Андрею не помешает. – Она встала, достала из шкафа большую рюмку, распечатала водку. Налила до краев, поставила перед Андреем. – Пей!
Андрей посмотрел на нее, поколебался. Взял рюмку и одним махом влил содержимое в себя. Поморщился.
– Ну вот! – крякнула вместо него Даша и выскочила из кухни, буркнув куда-то в коридор по-хозяйски, – пойду постелю.
Отгородив своими коробками-шкафами часть комнаты подальше от окна, Дарья раздвинула стоявшее в углу старое кресло-кровать и застелила его. Неплохое разделение зон получилось, похвалила себя Дарья. Гость даже не сопротивлялся, улегся на тесное для него ложе, а девушки остались на кухне.
– Слышь, а у тебя ничего там ценного нет? Вдруг это такой мошенник хитрый?
– Да ладно тебе, Ир, что там у меня может быть ценного? Нафиг ему мои старые джинсы да простыни? Ничего там нет. Ноутбук, и тот для него ценности представлять не будет. У него одна рубашка вон дороже стоит. Наливай лучше, да помидоры закатать надо, а то отвлеклись мы на гостя, а тут у нас запасы на зиму пропасть могут.
Подруги залили банки рассолом, закрутили, прибрались на кухне да болтали о жизни. В три часа ночи за окном загорелся свет. Уличные фонари будто вспомнили о своем предназначении и поочередно стали сначала перемигиваться, а потом залили желтым светом сырой скучный двор. Во дворе натыканные кое-как автомобили тоже спали, и лишь две кошки ходили около мусорки в поисках еды.
– Ба! Не прошло и полгода! – встретила уличный свет Ирина, – а я тут ноги чуть не переломала, пока добралась до тебя.
– Ир, а может, и хорошо, что света так долго во дворе не было?
– В смысле?
– Ну, вот смотри, был бы свет, он бы не промахнулся секциями, и не пришел бы к нам. А приняла бы она его или нет? Так бы и мерз в своей машине всю ночь. Еще умер бы.
– Ох, ну и жалостливая ты, Дашка, прям тушите свет! Все жалеешь-жалеешь всех подряд, одну себя все пожалеть забываешь.
– А что мне себя жалеть? У меня все хорошо.
– Давно ли все хорошо? Как ипотеку взяла, так все хорошо стало. То и гнешься теперь на своего жадину-работодателя и днем и ночью. Опять, небось, работу на дом взяла?
– Нет, сегодня не взяла. Я же тебя ждала. Пирог вон пекла, помидоры мыла. Да и не жадина он вовсе.
– А если бы не помидоры, так и…
– Ой, да перестань. Что ты долго-то так?
– Да задержалась там у свекрухи бывшей. Пока дочь оставила, ценных указаний надавала, пока к тебе доехала. Она еще на чай уговаривала остаться, все расспрашивала фигню всякую. Успокоиться не может, думает, что я от ее сыночка к какому-нибудь хахалю сбежала. Там, наверное, Катьке допросы сейчас устраивает. А все бесполезно. Нет хахаля-то. Нет!
Девчонки обнялись, приняли еще по рюмочке.
– А знаешь, Ир? Я ведь знаю его Дашу.
– Чё? Правда?
– Ну да. Я ее по фото сразу узнала. Действительно, в соседней секции живет. Хрупкая такая вся, бледная. В чем душа держится? Всегда молчаливая, и всегда одна. В один продуктовый-то ходим. Я ее даже подвозила на позапрошлой неделе. До поликлиники детской. Она на трамвай бежала. С ребенком. Без коляски. И не успела. Мне ее так жалко стало. Остановилась, довезла. Она всю дорогу молчала, от ребенка все своего оторваться не могла. А он тоже ни пискнул даже. Кряхтел ей там что-то в ответ. Так мило было в зеркало на них смотреть.
– Интересно, как она живет. Кто помогает ей?
– Не знаю. Мы ни разу не разговаривали. Думаю, что встреться я ей сейчас на дороге, она меня и не узнает вовсе. У нее всегда взгляд лишь на ребенка, да под ноги, чтоб не упасть с ним.
– Интересно было бы знать, как у них там все сложится. Простит ли?
– Ну, рядом же живем, увидим, что получится. Пойдем лучше спать.
Ирину удалось уговорить лечь лишь в четвертом часу. Гость спал очень тревожно. Да, наверное, и не спал вовсе. Все бредил. Мычал, стонал, махал руками и сбрасывал в поту одеяло. Даша постоянно поправляла это одеяло да смачивала полотенце на лбу, жар не унимался. Выспаться Даше этой ночью, конечно, не получилось.
***
Андрей проснулся в начале восьмого. Тело ломило так, будто накануне он в одиночку разгрузил вагон соли. Эта соль сквозь мешки просочилась в его организм и ела изнутри. Похмелья не было. Была ломота и соленая боль.
Белоснежный потолок. Пустые стены с одной стороны, какие-то большие коробки, поставленные друг на друга, с другой. Чужое одеяло. Вместо тумбочки тоже какая-то коробка, на ней вся его одежда. Андрей сунул руку под одеяло.
– Плавки на месте. Хорошо. Где я? Где Даша?
Стал вспоминать.
– Блин! Вот надо же так опозориться?! Чужой дом. Спасибо, хоть не выгнали. Плохо, что мало поколотили. Лучше бы прибили нафиг! Почему все болит? Что со мною вчера было? Помню, пришел. Помню, упал. Помню пирог. Вкусный был. Девчонки чужие. Стоп! Все помню. Дорога, дождь, простыл, температура.
Андрей собрался с силами, сел. Нашел в своих вещах телефон, посмотрел время.
– Вот угораздило же. Надо собираться и ехать. Куда? Куда глаза глядят. Даша не хочет слышать меня. В Оренбург возвращаться не хочу. Куда?
Зазвонил телефон. Андрей посмотрел, кто. Говорить не захотел, нажал отбой. Телефон зазвонил снова, снова отбой. Третий звонок, нажал зеленую кнопку и чуть ли не крикнул в трубку:
– Не могу говорить. Не звони!
Отключил. Услышал, что разбудил кого-то. Хозяйка подошла быстро, пришлось прятаться под одеяло.
– Да не прячься, видела уже все.
– Я вам тут вчера не в тягость был? Вы уж простите меня. Я сейчас уйду.
– Ну, и куда ты пойдешь?
– Не знаю.
– Ладно, одевай свои портки, пошли. Покормлю тебя.
Не успел закипеть чайник, как на кухню вползла растрепанная Ирина. Андрей стоял у окна, разглядывал двор и окрестности. Даша накрывала на стол.
– Дарья, – вдруг произнес гость, – а ты сама ее здесь не встречала? Рядом ведь.
– Нет. – Дарья не знала, что заставило ее так ответить, но ее ответ прозвучал так быстро и сухо, что Андрей, кажется, догадался.
– Встречала. Ты ее знаешь. Да ладно, не парься, я слышал, вы ночью разговаривали. Я думал, это сон, а сейчас понял, что не сон это был.
– Садись за стол. Наливать не буду, ты за рулем.
– Да я и не пью вовсе.
– Ну да! Видела я вчера твое «не пью».
– Да что ты на него наехала? Разве он пил вчера? Это все было так! В медицинских целях. Смотри зато, какой он сегодня бодрячок! А у тебя вон ручонки-то подрагивают. Да и у меня легкий тремор наблюдается. Нам-то как раз можно и похмелиться.
– Нет, я не буду.
Ели, не торопясь. Субботнее утро за окном обещало хороший день. Даже тучи рассосались, и сентябрьское солнышко собиралось с силами, чтоб подарить горожанам бабье лето.
– Даша, если я оставлю тебе деньги, ты сможешь передать ей?
– Думаешь, она не догадается? Она, быть может, слабенькая физически, но совсем уж не дура, насколько я помню ее глаза.
***
Да. Даша была неглупа. И даже больше чем просто неглупа. Мудростью она была награждена, похоже, с пеленок. Родители, наблюдая за ростом и взрослением девочки, многократно убеждались в продуманности каждого ее шага и восхищались, как же достойно она выходила из любой ситуации. Мама гордилась дочерью всегда молча, скрытная была, а вот папа всегда кричал налево и направо, какая у него дочь-молодец успешная и хорошая. Родители любили единственную дочь и воспитывали, как полагается, в духе семьи с высокими морально-этическими ценностями. Девочку оберегали очень нежно и настолько тщательно, что все ее общение со сверстниками было сильно ограничено вплоть до окончания института. Дружба только с соседскими мальчиками и сыновьями папиных коллег. Все строго по расписанию, строго по правилам и строго на контролируемой территории.
Школа, вуз, красный диплом, родительская гордость и громкое папино: «Это же моя дочь! Это же моя умница!» Потом пришло время, когда успешная умница впервые в жизни посмела сказать «Не хочу» папиному «в аспирантуру!» и уехала работать в другой город. Папа смиренно ждал, когда дочь одумается, но его дочь закружил служебный роман. Как это часто бывает, мудрость влюбленной девочки растворилась в романтике. Вскоре новость о беременности незамужней умницы от какого-то командировочного мальчишки опозорила папину гордыню. «Ты мне больше не дочь! И больше близко к дому не подходи!» – кричал папа, хватаясь за сердце, мать лишь тихо утирала слезы и молилась по ночам за дочкино счастье.
Как же все это банально и традиционно! Родительская гордыня, погоня за успехом, служебные романы, все обычно и как под копирку. Так же, как и последствия «Тогда я сама!»
Даша как раз и стала этим «Я сама». Сама уехала, сама устроилась на работу, сама забеременела. Теперь все остальные «Сама» хвостиком преследовали ее уже как первая необходимость. Даша сама платила ипотеку, сама жила, сама расплачивалась за свой опыт. Одна. БЕЗ НЕГО! Конечно, в декретном отпуске приходилось и подрабатывать. Спасибо огромное отцу, что вовремя подсказал, что неплохо бы пройти курсы по ряду специальностей и сам же спонсировал эти курсы. Вот теперь Даша сидела возле детской кроватки и каждую свободную минутку вкладывала в тексты на заказ и редактуру, разрабатывала дизайн тканей, одежды и прочей бытовухи, и каждый день с трех до пяти на своей кухне рисовала клиенткам ноготки. Крутилась, как могла. А по ночам тихо вздыхала, как и ее мать в недалеком Южноуральске.
Как же так? Почему так произошло? Ведь он говорил, что не женат, что детей нет. Ведь колечко подарил. Ведь обещал. Дурочка. Как можно верить? Даже в паспорт не заглянула. Первый раз этот командировочный появился в ее кабинете в июне, весь такой по-летнему солнечный и легкий. Потом понеслись цветочки, ягодки, потом садовые яблочки, первые признания. Потом и ночки темные да речи сладкие. К январю обещал оформить перевод и сделал предложение. Ах! как все было замечательно. Собирались вместе новый год встречать, столик в ресторане оплатил, коллег пригласил. Все явились на праздник, а он не приехал. Утром позвонил, сказал, что собирается, а через час звонок с его номера и женский голос: «Глупышка, не жди, он женат, не приедет, семеро по лавкам на горшки просятся».
Это был гром среди ясного неба. Это было крушение. Крушение надежд, крушение всех планов. Да что там планов? В ту минуту рухнул весь ее мир вместе с самооценкой. Все потеряло смысл. Жить не хотелось. Конечно, в ресторан она не пошла. Она сидела в полупустой однушке на полу у новогодней елочки и, обливаясь слезами, резала свадебное платье на узкие ленточки. Мобильный телефон в ожидании звонка протомился вместе с нею и январь, и февраль, и март, и вообще, похоже, замолчал навеки. «Ты нам еще позвонишь» – тихо плакала Даша и поглаживала чуть припухший животик, где уже шевелился ИХ малыш.
Малыш родился в июне. Такой крепкий и красивый паренек, копия папочки. Даша глаз с него не спускала, любовалась каждым его подмигиванием, каждой улыбочкой, наслаждалась каждым агуканьем и целовала-целовала-целовала. Тяжело было Даше. Нет, не финансово. Даша хорошо зарабатывала на дому, хватало на все. Тем более она умела экономить и грамотно распределять доходы. Тяжело было эмоционально. Тяжело было понимать, что папа оказался чужим папой. Тяжело было управляться одной по дому. А самое тяжелое было звонить по ночам маме и рассказывать, как растет единственный внук, и слушать, как плачет в трубку мама и теперь уже бабушка. Гордый дед все еще не оттаял и признавать ошибку дочки отказывался наотрез.
Коллеги по работе помогать не торопились, да и не обязаны они были. Дарья благодарила их уже за то, что они сложились и купили ей коляску и детскую кроватку. И соседи в подъезде отзывчивыми оказались, по доброте душевной приносили иногда кто пачку памперсов, кто распашонки от своих выросших деток. Сердобольные бабульки делились садовым урожаем. Иногда, когда к Даше приходили клиентки на маникюр, прибегала соседская девочка-подросток и нянчилась с новорожденным Сашкой. Сашка же был спокойным ребенком, плакал очень редко и больших трудностей мамочке особенно-то и не приносил.
***
– Так почему деньги-то не передашь? Несложно ведь.
– Не сложно. Не возьмет она. И я бы не взяла.
– Но ведь тяжело ей!
– Тяжело. Если бы ты вчера ей не звонил, может, еще и можно было как-то ее обмануть, а так она по-любому догадается, что это от тебя. Да и хуже только будет. Подумает, что ты трус, побоялся лично встретиться.
– Так она же сама трубку не берет! – сорвался на крик Андрей и тут же получил в лоб такой же ответ.
– А что ты от бабы еще хотел? Ты же обидел ее! А тут вдруг, возьмите денюжку, я хороший! Да нихрена!
– А что делать-то теперь?
– Да разговаривать с нею надо! Лично!
– Но как?
– Ну, большой дяденька! Взрослый! Подумай!
– Э-э-э!!! Вы что это? – вмешалась Ирина. – Прям как семейные грызетесь. Остыли оба!
– И правда. Кому чай, кому кофе?
Хозяйка разлила чай и положила Андрею еще один кусок пирога.
– Зачем? Я уже сыт.
– Ешь! – приказала Даша, – у тебя сегодня тяжелый день. Ты сегодня идешь караулить свою кралю на улицу.
Андрей округлил глаза:
– А поможет?
– Ну, это уж от тебя зависит. Как подкатишь, да что скажешь. Но предупреждаю, шансов у тебя мало.
– Но это же не значит, что их нет, – добавила Ирина. – Сейчас собираешься, и идешь в соседний двор. Мамочки с мелкими детками там обычно гуляют. Сядешь и будешь ждать. А мы тут с Дашей по своим делам метнемся. Ты главное, дай нам потом знать, что вы там навыясняли. Уж больно интересно, как у Даши твоей судьба сложится. Так. Чисто из женской солидарности.
Андрей как-то даже засветился, получив пусть мелкую, но надежду на примирение. Проглотив пирог в три укуса, он вскочил, как ужаленный. Ну, девочки! Благодарю вас за гостеприимство, я побежал.
– Стой! Бегун. Вот! Выпей. – Даша достала из ящика стола таблетку. – Это тебе допинг небольшой. Чтоб температура снова быстро не прыгнула. А вечерком ты лучше зайди.
– Если они помирятся, фиг он к тебе придет. Ему не до тебя будет, – улыбнулась Ирина уже куда-то в кружку.
– Девочки, я уж букет у вас оставлю.
– Ага! Так мы тебе его и отдали, – перебила Ирина так же в кружку. – Он поломан весь. Я вчера его в ведро ставила, рыдала над каждой розочкой. Вы тут вчера, похоже, до меня нехилый бой устроили.
Через десять минут жених уже караулил свою Дашу в оранжевом дворе, а подруги рисовали личики перед походом в торговый центр «по своим делам».
***
Даша встретила Андрея очень холодно. Ни улыбки, ни тени радости. Даже дотронуться до себя не позволила. Все на расстоянии вытянутой руки. Равнодушный взгляд на цветы, молчаливая благодарность за пакеты с продуктами и детскими вещами. Она вышла, как обычно, погулять с малышом. Коляска. Сумка с бутылочками и прочей детской утварью. Магазин. Какие-то продукты. Сырая погода. Подъезд. Чужой автомобиль, показавшийся знакомым.
Андрей?!
Ее непроизнесенный вопрос застыл в широко раскрытых глазах. Он стоял возле коляски с огромным букетом. Даша молча повернула коляску к двери подъезда, открыла дверь. Андрей положил цветы на коляску, тоже молча занес коляску в подъезд, потом в лифт. На этаже выкатил коляску, она открыла дверь. Все как будто каждый день, обыденно и привычно. Он закатил коляску в квартиру, схватил ключи и убежал снова в лифт. Она поставила на плиту вчерашние щи, пошла раздевать ребенка. Вернулся. С пакетами. Сам разобрал. Сыр, колбасу в холодильник, что-то в морозильную камеру, что-то по шкафам. Разложил все так же, как когда-то у матери, потом у чужой женщины. Молча сел на табуретку у стола.
Ждать. Ждать. Только ждать. Ни прикосновения, ни слова, ни взгляда. Чтоб не разгневать, чтоб не быть выгнанным. Боже! Как все зыбко. Как все хрупко!
Даша кормила мальчика, дверь в комнату закрыла. Понятно. Рано. Нельзя туда. Не все сразу. Жди! Терпи! Суп закипел. Что делать? Что? Что? Накрывать на стол. Как хозяин. Андрей встал, помыл руки, нарезал хлеб, колбасу, достал тарелки, стал разливать суп. Все как дома. Как будто не уезжал, как будто сто лет в этом доме. Вернулась хозяйка, посмотрела на стол, села. Ни улыбки, ни слова. Сел и Андрей. Сел и соскочил, как ужаленный. Вино! А вдруг позволит? Позволила. Даже сама достала с полки два небольших фужера. Ух-ты. Откупорил бутылку, разлил. Подняли бокалы.
И только сейчас их взгляды встретились! О! Боже! Сколько в ее глазах усталости! Сколько боли от его предательства, сколько ожиданий! И где-то глубоко-глубоко какая-то нотка радости. Нотка! Чуть живая искорка. Чуть теплая. Но это неважно. Важно, что она есть. Даст Бог, разгорится эта искорка, зазвучит эта нотка теплой песней. Той самой, которую она пела ему еще тогда, до расставания, до побега, до предательства.
Чокнулись. Она лишь пригубила, он залпом выпил весь бокал. Налил еще, поставил. Что делать? Куда девать руки? Хлеб! Надо хлеб. Взял плетеную хлебницу, протянул ей.
– Спасибо.
О! Этот голос! Все тот же нежный, все такой же красивый, но какой-то чуть глухой, хрипловатый, как будто выдавленный с силой, через нельзя.
Сам взял кусочек, ложку, накинулся на щи. Вкуса не чувствовал. Вернее, чувствовал соль. Соленые щи, соленый хлеб, соленое вино. Даже колбаса соленая.
Даша смотрела, как он забрасывает в рот ложку за ложкой, кусок за куском.
– Куда в тебя лезет?
Ее голос словно разбудил его. Появились и вкус, и цвет, и запахи, и время.
– Да. Прости. Вкусно, – Андрей снова поднял бокал, протянул Даше. Чокнулись, выпили по глотку. Он чуть приблизился, хотел поцеловать, но Даша отстранилась.
Ясно. Нельзя. А что ты хотел? Скажи спасибо, не выгнали, не отлупили цветами и скалкой, как накануне.
Ребенок заплакал, Даша ушла. Андрей повесил голову на ладонь. Дурак! Что-то он делал не так. А как надо-то? Как?
***
Уличные фонари в оранжевом секторе работали исправно. Мягкий неяркий свет вливался в окна домов. Маленький Саша, трапезничая, аппетитно чмокал, положив маленькую ладошку на мамину грудь.
– Он ест! Надо же! Как он интересно ест, – восторгался Андрей. – А можно подержать, когда ты его покормишь?
– Нужно. Чтоб воздух вышел. Минут пять надо подержать, а потом он еще и пописает.
Последнее папу совсем не смущало. Он трепетно взял ребенка на руки, прижал к себе. Его огромные ладони почти полностью спрятали малыша у груди. Саша срыгнул и почмокал губешками.
– Почему ты не спрашиваешь, почему я так долго не приезжал?
– Зачем? Чтоб ты мне врал?
– Почему врал?
– Ну а что бы ты мне сказал? Ведь я же знаю, что у тебя там жена и дети.
– Она мне не жена.
– Она мне сказала, что жена.
– И это не мои дети.
– Мне это неинтересно. Ты с ними живешь не один год.
– Но ты же ничего не знаешь. Почему ты ей поверила?
– Потому что ты сам мне ничего не рассказывал.
– Почему ты сейчас не спрашиваешь?
– Мне не нужны оправдания.
Повисла пауза. Саша, сытый и довольный, засыпал в своей кроватке под светом зеленоватого ночника. Андрей любовался ребенком, слегка наклонив голову на бок. Даша лежа, смотрела на вдруг появившегося папашу и пыталась понять, надолго ли он тут задержится, слушала свои желания, хочет ли она, чтоб он вообще здесь оставался, хочет ли жить с ним после его предательства.
– Я не знаю, почему я так себя повел. Прости меня, Даш. Я… Я… Я хочу остаться с вами. Разреши мне быть с вами. Я не хочу туда возвращаться.
– Тебя там ждут.
– Но я им нужен только как кошелек. А я человек. Я любить хочу.
– Так люби. Кто же тебе не дает?
– Как я буду их любить, если они не мои дети.
– Через года два ты скажешь, что Сашка не твой сын?
– Не говори глупостей, – Андрей чуть не плакал. – Какой же я индюк! Променял любовь на стабильность. Я просрал твою беременность, я просрал Сашкино рождение, я не встретил вас из роддома. Я… Я… Я самый настоящий идиот. Никогда себя не прощу!
– Почему ты мне про нее не рассказывал никогда?
– Я боялся, ты неправильно поймешь. Так и получилось. Даже хуже получилось. Я тогда приехал от тебя и стал собирать вещи, она увидела. Сказала, что мы все должны ехать куда-то. Я поддался этому «должны». Я не знаю, почему я рядом с нею такой ведомый. Я даже слова ей не могу против сказать, я не мужик, я раб. И самое интересное, я не могу понять, почему. Я же не люблю ее. Ну да, она спасла когда-то меня, с того света выдернула, а я и пошел за нею, как теленок. Все так до боли банально. Тогда я влетел в крупное ДТП. Я ехал домой, к матери, соседи позвонили, сказали, дом горит. Я надавил на газ и слетел с дороги. Выжил, а мать и сестра погибли в огне. А Таня хирург. Она меня оперировала и выхаживала потом. Вышел из комы, мне сказали о матери. Я потерял тогда сразу все. Мать, сестру, дом. А она рядом сидит. Пожалела, к себе позвала. Ее дети приняли меня нормально. Я был сначала в статусе простого квартиранта, старался как-то свой быт наладить, сначала работать пошел, потом свой бизнес строить стал. Ее пацаны как-то особенно потянулись ко мне. Как ко взрослому мужику, то за советом, то за помощью. А потом как-то их и мой быт смешались, общий дом, общие интересы, цели, кошелек. У меня бизнес стал расширяться, вот тут филиал открыл. Она за мною сначала как мать приглядывала, потом все как-то закрутилось. Страсти не было, сразу привычка какая-то. Засосало, как болото, и не выберешься. Раз попробовал с девушкой задружить, она от меня сбежала. Второй раз, та же песня. Потом ты появилась. Нет. Ты не появилась. Ты ворвалась в мою жизнь. У меня, когда я еще твое заявление о приеме на работу подписывал, уже что-то внутри ёкнуло. А потом я тебя увидел и голову потерял. Сначала сдерживал себя, потом чаще стал ездить сюда. Сам, без заместителей. Я не на работу ездил. Я к тебе ездил. Я ехал к тебе всегда, как… Как… Я даже слов не могу подобрать. Ты для меня богиней сразу стала. Я с таким скрипом каждый раз возвращался туда, где мои носки, трусы, книги, ее дети. Они нормальные пацаны. Но не мои. Я их как-то по-другому люблю. Это даже не любовь. Я не знаю, как это называется. А потом этот новый год, и я к тебе не приехал. Как я себя чувствовал? Как поддонок. Уехал, обманул, бросил. И, как последний трус, боялся приехать в глаза прощения попросить. Письма писал. Как глупый пацан, как ребенок. Все заместителей на филиал отправлял. А потом друга попросил тебя сфотографировать, адрес дал. Боялся, ты нового мужчину нашла. А он мне другие фотки привез. Он даже в загс сбегал, информацию нашел, привез, по полной программе отчитался. У меня как второе дыхание открылось. Я к тебе, как на крыльях, летел. К вам. К сыну.
– А если это не твой сын?
– Вот только глупостей не говори. Этого просто быть не может. Я же все помню, все вижу. Я все свои фотки старые перелопатил. Я же вижу, мои уши, мой нос, подбородок. Это мой сын. И смотришь ты на него, как на меня тогда смотрела. Та же нежность, та же любовь. Мой это сын. МОЙ!
Андрей схватил Дашу в охапку и крепко сжал в объятиях. Его трясло, он словно хотел раздавить девушку и боялся того же. Ему хотелось скомкать ее в маленький кусочек и спрятать где-то глубоко в груди.
Даша холодно оттолкнула Андрея.
– Остановись, Андрей. Спать пора, тебе завтра ехать.
– Я никуда завтра не поеду!
– Поедешь. Ты сам говорил, что на день командировку выписал. Ты уже сейчас дома должен быть.
– Я сам себе хозяин, я сам решаю, когда мне возвращаться.
– Андрей, спокойной ночи. Ложись. Я постелила тебе на кресле.
Андрей послушался. Мягкая перовая подушка была жестче кирпичей. Мешалась каждая складка на идеально выглаженной простыни. Постель обжигала тело. Хотелось гладить, обнимать ее, такую нежную и такую стальную Дашу. Почему она такая холодная? Почему я такой индюк? Как добиться хотя бы одной ее улыбки? Как заслужить ее прощения? Что сделать, чтоб она позволила остаться с ними, самыми дорогими на свете?
Андрей лежал в ночной темноте, чуть разбавленной светом уличных фонарей, и слышал, как сопит новый человечек, сквозь комнату ощущал тепло ЕЕ тела. Он слышал ее дыхание, хоть она и повернулась к нему спиной и сжалась в маленький клубочек под своим одеялом. Вдруг ему показалось, что она плачет. Тихо, без всхлипываний. Ее дыхание стало прерывистым и в моменты чуть подрагивающим.
Да! Она плакала. Так тихо и горько. Ее слезы медленно стекали по переносице, по щеке и впитывались в подушку. Даша боялась выдать свою слабость. Боялась признаться в чувствах даже себе. Она радовалась, что он наконец-то приехал и узнал правду ее жизни, что признал и очень радуется ребенку, и в то же время ненавидела себя за то, что предала саму себя. Предала, потому что тысячи раз сочиняла для себя эту встречу и в ней всегда выгоняла его из своего дома и своей жизни. Выгоняла-выгоняла, а на деле расплылась, как квашня. Свое же слово не сдержала. Ведь даже показывать сына не хотела, а тут вот он. Лежит рядом, в ее квартире, в одной комнате и строит какие-то планы.
***
Своих дел оказалось больше, чем планировалось, и подруги вернулись домой уже в десятом часу. Солнышко было уже низко, и фонари во дворе были опять выключены.
– И, правда, темнота. Неудивительно, что Андрей вчера дома попутал. И как ты по такой темноте сама ко мне пришла?
– Ну, Даш, ну ты же знаешь, что у кошек другое зрение.
Девчонки хохотали до самого подъезда. Поднявшись на седьмой этаж, они обалдели. У двери стояли огромная коробка и два ведра с большими свежими букетами.
– Вот тебе и здрасьте!
– Нифига себе, Дашка! А что ты молчала, что у тебя новый воздыхатель? Колись, кто он. Вот партизанка!
– Дура что ли? Никто не знает, что я здесь живу. Это гость наш вчерашний. Видишь, два букета? Одинаковых. По всей видимости, помирился. Поблагодарить зашел, а нас не застал.
– Точно. Ну, давай заносить будем. А что в коробке-то?
Коробка оказалась очень тяжелой. За ней прятались еще две, чуть поменьше.
– Обалдеть. Что это он тут такое припер? О! Этикетка. Шкаф…
– Вот нифига себе! Давай хоть в квартиру затащим. А там посмотрим, что с этим зверем делать.
Затаскивали долго. Коробки были не из пуха, да и габариты – не спичечные коробочки. В одном из букетов была записка «Искренне благодарю за помощь. Шкаф ваш. Это самое маленькое, чем я могу отблагодарить вас за ваше большое добро. В воскресенье в 10 утра придет сборщик».
Сборщик, действительно пришел в 10 утра, даже чуть раньше. Собрал шкаф быстро и аккуратно. Установил так же, как и коробки, поперек комнаты, сделав разделение зон на спальную, где накануне выздоравливал щедрый гость, и гостевую. Красота!
– Красота красотою, но все равно как-то неудобно получилось, – ругала себя Дарья, – ведь не копеечный шкафчик-то.
– Да расслабься! Ты ему вчера жизнь спасла, сегодня на подвиги пенделем наградила, и вдруг неудобно.
– Так я же его чуть скалкой и не прибила.
– Надо было посильнее отоварить. Может, ума больше прибавилось бы. Глядишь, он тебе еще и ноутбук новый подогнал бы.
– Ну, для ноутбука нужно все фонарные огни поотключать, чтоб еще кто-нибудь удачно заблудился.
Девчонки расхохотались.